Ривас вытянул левую руку вперед, а страх придал ему сил натянуть резинку аж до самого своего подбородка. Он выпустил камень и сразу же, не глядя, попал или нет, выпрыгнул из седла и зашарил по земле в поисках подходящего снаряда. Камень нашелся сразу же; он вложил его в кожаное гнездо и оглянулся, было в поисках сестры Уиндчайм, но тут услышал впереди перед собой ритмичное завывание и снова взял рогатку на изготовку.

Один из мародеров соскочил с велосипеда и бежал в их сторону, вертя меч над головой; именно это вращение и издавало тот странный, почти музыкальный звук. Однако прежде, чем Ривас успел прицелиться, между ними вынырнул велосипед первого ухаря, в которого он стрелял. Он накренился до такой степени, что правое колесо почти скребло по земле осью, а левое вращалось в воздухе словно тарелка, которую раскрутили на конце палки. Велосипедист куда-то делся. Когда велосипед проехал мимо, Ривас увидел блик света на мече, который, кувыркаясь, улетал куда-то в сторону, а только что державший его в руках человек почему-то садился; зад его коснулся земли за мгновение до того, как об нее ударился и его затылок. Потом Ривас увидел и сестру Уиндчайм – она соскочила с лошади – и уже выпрямлялась, опуская правую руку словно бейсболист после подачи.

Скрежет гравия заставил его посмотреть вправо. Еще один велосипед несся пересекающимся с ним курсом. Его седок яростно крутил педали, отводя меч назад для атаки – либо на девочку на застывшей в оцепенении лошади, либо на сестру Уиндчайм. Обе потенциальные жертвы казались застигнутыми врасплох этой атакой.

Понимая, что времени перезарядить рогатку у него уже не будет, Ривас осторожно повернулся на пятках и поднял рогатку, стараясь целиться в точку, чуть опережающую седока, и остро жалея, что не потренировался в стрельбе. В самый последний момент, когда промедление оказалось бы непоправимым, он выстрелил и торжествующе завопил, увидев, что седок рыбкой полетел с велосипеда. Несколько ярдов тот катился по камням рядом со своим потерявшим управление механизмом, потом отстал.

Ривас поспешно пригнулся и сунул в рогатку новый камень, потом медленно повернулся на месте, вглядываясь в берега и дорогу в обоих направлениях. Первый велосипед тем временем завалился набок ярдах в пятидесяти от него, а через секунду он услышал, как и второй с лязгом врезался в береговой откос. Он увидел трех распластавшихся на земле ухарей, и сестру Уиндчайм, и девочку, так и застывшую верхом на своей лошади, и мужчину, так и стоявшего рядом с ней на коленях... а больше вроде бы никого и ничего. Ривас выпрямился и ослабил резинку, а ветер, сносивший в сторону поднятую пыль, вдруг прохолодил его вспотевшие лицо и грудь.

Он смотал рогатку, сунул ее за пояс и побрел к мужчине на коленях. Тот дергал подол своей грязной рубахи, пытаясь оторвать лоскут, чтобы перевязать рваную, сильно кровоточащую рану ниже локтя.

– Сейчас, – прохрипел Ривас, потом обрел какое-то подобие контроля над своими голосовыми связками. – Ножом будет сподручнее.

– Спасибо, – пробормотал мужчина.

Отрезая кусок ткани отобранным у Леденца ножом, Ривас поднял взгляд на девочку. Та смотрела куда-то вдаль, чуть нахмурившись, словно пытаясь вспомнить, не забыла ли чего-то. Он решил, что говорить с ней или просто привлекать ее внимание не имеет смысла. Он отрезал широкую полосу ткани и перевязывал ею руку незнакомца, когда сестра Уиндчайм негромко, но испуганно взвизгнула.

– Этот еще жив, брат! – опасливо позвала она Риваса.

Ривас перехватил нож покрепче и оглянулся. Второй ухарь, в которого он стрелял, поднялся на четвереньки и захлебывался кашлем, забрызгивая камни кровью. Профиль его лица казался странно прямым от лба до подбородка, идо Риваса дошло, что своим камнем он снес тому все лицо вместе с носом. Ривас встал, добрел до ближайшего меча, подобрал его и посмотрел на двух других мародеров. Один – тот, которого он застрелил первым, – лежал бесформенной грудой у большого камня; ему явно перебили позвоночник. Тот, которого сбила камнем сестра Уиндчайм, лежал на спине, глядя широко раскрытыми, немигающими глазами в небо, и подвоха с его стороны Ривас не опасался. Он подошел к раненому.

Хотя лицо того являло собой жуткое, бесформенное месиво, глаза оставались ясными и осмысленными. Он прокаркал что-то, что Ривас понял как: «Валяй же».

Ривас повиновался. Потом с усталым, тошнотворным отвращением он отшвырнул окровавленный меч подальше от себя и вернулся к раненому мужчине. Он отчаянно боролся с ощущением, что этот жаркий полдень, эта лезущая в глотку пыль, липкие от крови пальцы... все это никогда не кончится.

Мужчина поправил повязку, и хотя казалось, что это стоило ему половины его сил, встал и уцепился за луку седла.

– У меня с собой деньги, – сказал Ривас. – Бренди. Дезинфицировать рану.

– К черту, – буркнул тот. – Дай лучше... живот продезинфицирую.

– Идет.

Краем глаза Ривас отметил, что сестра Уиндчайм не выказала никакого неодобрения, когда вернулся к своей лошади, достал бутылку и отнес ее раненому. Он откупорил ее и сунул тому в руку.

– Ваше здоровье, – сказал Ривас.

– Будем, – отозвался тот и поднес бутылку ко рту. Уровень янтарной жидкости в ней заметно понизился, но на землю он не пролил ни капли. Он вернул бутылку владельцу, смачно выдохнул и почти бесшумно произнес: «Спасибо».

– Уверены, что не хотите побрызгать этим на повязку? – спросил Ривас. – Это убьет микробов.

– Микробов... – с сомнением в голосе повторил мужчина. Он встряхнулся и огляделся. – Они все мертвы?

– Похоже на то.

Сестра Уиндчайм неслышно подошла и стала за спиной у Риваса.

– Почему они за вами гнались? – робко спросила она и ткнула пальцем в сторону лошади, у седла которой болтались ремни для поклажи, но самой поклажи не было и в помине. – У вас же ничего с собой нет.

– Больше нет, – согласился тот. – Они сели к нам на хвост севернее Стентона. Все бегут от сан-бердусского войска – и ухари, и простые горожане. У нас поначалу были с собой припасы, но нам пришлось все повыбросить – и лошади легче, и мы надеялись, эти парни отстанут, подбирая жратву. Мы держались холмов и бездорожья, но эти гады всегда находили параллельную улицу и нагоняли нас в крайнем случае за полчаса. А нынче, когда они наверняка знали, что нам жрать нечего, а все не отставали, вот тут я и понял, что они голодны, как все остальные, и что наши жалкие пара фунтов солонины им не нужны. Что они хотят свежатинки.

– Что ж, – заметил Ривас. – Теперь они сами – свежее мясо.

Мужчина как-то странно посмотрел на него.

– Нет уж, спасибо. – Он осторожно отпустил луку седла, за которую держался, чуть пошатнулся, но устоял. – Они убили мою жену – мать малышки – в сотне ярдов отсюда. Пойдем-ка мы вернемся и похороним ее как положено, а там двинем дальше. Спасибо вам, что спасли нас.

Нуда, беспомощно думал Ривас, глядя на то, как тот ведет лошадь под уздцы обратно. Можно ручаться, мы купили тебе и твоей малышке еще пару дней жизни. Тебе часов на шесть меньше, ей – на шесть больше, но в среднем все равно выйдет два дня. Боже праведный.

Сестра Уиндчайм неуверенно дотронулась до его локтя.

– Мне очень жаль, брат, – сказала она. – Нет, правда ужасно жаль. Конечно же, ты доложишь об этом дисциплинарному комитету.

Поначалу Ривас решил, что она жалеет о том, что врезала камнем в лицо спешившемуся ухарю, но, посмотрев на нее, понял, что она переживает из-за того, что вмешалась в мирские распри; более того, сделала это даже после того, как он напомнил ей о том, какой путь истинный.

– Это было исключительно тяжелое испытание, – ответил он ей с отеческой строгостью, имитируя тон, которым прежде говорил искренне. – Я доложу им все обстоятельства.

– Спасибо, брат, – с чувством откликнулась она. Подавленно, маленькими шажками вернулась она к своей лошади и с легкостью, вызвавшей у Риваса приступ черной зависти, вспрыгнула в седло.

После того, как ему удалось взгромоздиться на свою лошадь, они двинулись дальше по речному дну. Обгоняя клячу с сидевшей на ней девочкой и ковылявшего рядом раненого мужчину, Ривас помахал им рукой. Ответа не последовало, но сестра Уиндчайм, как он заметил, горько нахмурилась и отвела взгляд.